Гейбу не раз говорили, что ему не хватает инстинкта самосохранения. Особенно часто он слышал это от своего Создателя, но на все подобные реплики только отмахивался. Инстинкт самосохранения? О чем вы? Габриэль – древний, способный себя защитить ангел. В его случае инстинкт самосохранения – вещь излишняя и ненужная, а потому Гейб и думать о нем забыл еще пару сотен лет назад. Или пару тысяч лет назад.
При катастрофичном равнодушии к собственному благополучию, Карстарк так переживал за все свое окружение, что, будь он человеком, его давно бы уже хватил удар от потраченных нервов. К счастью, Габриэль был ангелом, а потому нечто столь тривиальное ему не грозило. Зато все опекаемые рисковали помереть либо со скуки, либо с раздражения, потому что в своем беспокойстве Гейб мог быть очень настойчив, очень упрям и жутко непробиваем. Вот только ему и в голову не могло прийти, что однажды наступит тот день, когда Люцифер станет объектом его опеки. Но кто же знал, что и всесильные мира сего на самом деле не так уж всесильны, как казалось?
События свадьбы Габриэль почти не помнил: все смешалось в какофонию из крови, криков и душного смрада смерти. Ангел не то чтобы совсем не знал боли, но испытывал ее настолько редко, что к каждому новому разу успевал забыть, - каково это. Но такой поглощающей, ослепляющей и отключающей все чувства агонии он не ощущал никогда в жизни. Потом он вспомнил только первые секунды после того, как проклятье вцепилось в тело с жадностью изголодавшегося оборотня, а дальше он то падал в темную пучину, то выныривал из нее, на несколько мгновений приходя в себя. Возможно, он что-то говорил тогда, в Блэкфуте, буквально чувствуя, как его хваленая древняя жизнь утекает сквозь пальцы. Но что именно, Габриэль бы уже не вспомнил. А придя в себя, не стал даже и пытаться, потому как у него были заботы поважнее.
За то, что он просто встал и ушел, Гейбу было даже немного стыдно, но толку с него было бы мало. К тому моменту, как он пришел в себя, Тесселы уже успели собрать ведьминский круг и подлечивали тех, кому еще можно было помочь. Габриэль мог бы посодействовать разве что лишними свободными руками, потому как на исцеление у него вряд ли бы нашлись силы – организм еще только с трудом залечивал собственные последние раны. Поэтому ангел решил, что есть заботы и поважнее, взял Люцифера на руки и понес к машине, окликнув по пути Луну. Та, к счастью, согласилась без пререканий и сама села за руль, что было весьма продуманно, - у Гейба сейчас так дрожали руки, что они непременно бы съехали в кювет.
Едва только автомобиль пересек границу защиты, Луна тут же остановилась, но, вопреки ожиданиям Габриэля, не стала выходить из машины. Вместо этого попросила позаботиться о Луке, а сама решила вернуться в Блэкфут. У Гейба не было ни сил, ни желания с ней спорить, поэтому он просто кивнул и переместился в Нью-Йорк.
Если до этого Габриэль действовал на хладнокровных рефлексах, еще не до конца осознавая, что происходит, то стоило положить Люцифера на постель и оглядеть кровоточащие раны, как ангел почувствовал предательское головокружение. Руки задрожали пуще прежнего, и Гейб с трудом заставил себя сдвинуться с места и начать действовать, а не стоять столбом посреди комнаты. К тому моменту, когда он вернулся из ванной с теплой водой и чистой тканью, у кровати уже сидел Михаил. Габриэль облегченно вздохнул – помощь одного из братьев Люцифера сейчас будет как нельзя кстати, потому что ангел не был уверен, что справится со всем один. Оставив все принесенное Михаилу, Гейб негромко сообщил, что отправится на поиски ведьмаков, хоть и не был уверен, что архангел его услышал.
Разыскать подходящих специалистов в области магии крови было не так уж легко. Обращаться к Маллену Габриэль даже не подумал, - у того вряд ли бы были силы даже на слабенькое исцеляющее, не то что на полноценное заклинание. В итоге пришлось отправляться аж в Англию, где жило одно знакомое Карстарку ведьмачье семейство, промышлявшее магией крови. Отец и сын Рейны были из тех людей, что стремились ко всему неизведанному, даже если приходилось рисковать головой, но ни за что бы не стали рисковать жизнями других. Оба – и Малькольм, и Гордон - были чрезвычайно талантливы, но даже их сил не хватило на то, чтобы снять проклятье. Увлекшегося процессом Малькольма пришлось чуть ли не оттаскивать, но их совместной с сыном работы хватило только на то, чтобы чуть-чуть ослабить терзавшее Люцифера заклятье. В итоге Габриэлю пришлось возвращать их в родной Лондон, оставшись почти что ни с чем.
Следующие дни были сущим адом. Ангелу уже казалось, что сочившаяся из ран архидемона кровь впиталась ему в кожу, - ее вязкость, ее тягучий запах. Бинты приходилось менять каждые два часа, и из-за постоянной кровопотери Люцифер нездорово побледнел, - обычно при таком цвете кожи не живут вовсе. А он еще умудрялся приходить в сознание, разговаривать и даже перемещаться, хотя лучше ему если и становилось, то ненамного.
Вернулась Луна, но тут же была отправлена к Владу, дабы не травмировала себе психику. Сам Влад периодически заглядывал, несмотря на просьбу не появляться. Поначалу его визитам Гейб был даже рад, - в чужом присутствии держать себя в руках и не поддаваться отчаянию было проще, потому что, оставшись наедине со своими мыслями, ангелу хотелось взвыть. Но вскоре Влад, видимо, и сам перепуганный не на шутку, стал действовать Габриэлю на нервы. В конце концов, Карстарк не выдержал и выплеснул на демона все, что накопилось за прошедшие полтора суток, потому что сил терпеть уже просто не осталось. Под конец тирады из спальни выполз «виновник торжества», и Гейб, все еще недовольно бормоча, принялся за перевязку.
На следующий день, к счастью, Лука ощутимо пошел на поправку, потому как количество выливавшейся из него крови уменьшилось раз в пять. Габриэль, хоть и почувствовавший заметное облегчение, все равно ощущал тяжкий камень на душе, от которого, видимо, ему уже никогда не избавится. И все же надо было возвращаться к реальности, поэтому когда к вечеру девятнадцатого числа Гейба позвал Николас, он после некоторых раздумий все-таки решил пойти. Мало ли, какое срочное и важное дело, а Люцифер, уже вполне способный сам о себе позаботиться, мог пережить один вечер в одиночку. Если, конечно, на его квартиру не набредет очередной ополоумевший маг крови.
С Ником они, предсказуемо, говорили о делах, но, на взгляд Габриэля, куда дольше обычного. С другой стороны, прерывать свое непосредственное начальство на полуслове, только потому что у Гейба не все было в порядке с нервами, было как минимум невежливо. Габриэль терпел от силы часа четыре, прежде чем мягко, но настойчиво заявил, что ему пора возвращаться, - в конце концов, дома остался великовозрастный архидемон, о котором надо позаботиться.
Как оказалось, архидемона дома не было. Гейб этому ничуть не удивился, но вид опустевшей квартиры наводил на него тоску. Можно было подумать, что Люцифера – раненого, но живого, - здесь никогда и не было. Что потерять его будет в десятки раз легче, чем найти.
Первую мысль начать поиски Габриэль подавил. В конце концов, Лука сделал осознанный выбор, и кто ангел такой, чтобы насильно его возвращать? Вместо этого Гейб устроился на кухне за столом с пачкой сигарет и пепельницей, не потрудившись включить свет.

Всему, кому выпала удача пообщаться с Габриэлем лично, знали, что вывести его из себя крайне сложно. Карстарк обладал поистине ангельским (во всех смыслах) терпением, обиды прощал легко, злобы не держал, а мстил настолько тонко и изощренно, что обнаруживались плоды этой мести спустя десятки лет. На подначки ангел тоже не реагировал, чем выводил из себя своих немногочисленных соперников и врагов, - чем больше они старались уязвить побольнее, тем смешнее становилось Гейбу. В самом деле, за свои хреновы тысячи лет он слышал в свой адрес такие изысканные ругательства, что даже радовался им и едва ли не записывал, - на будущее, чтобы потом повторить или показать Луке и посмеяться вместе. Все дело было, наверное, в том, что подобные выпады Габриэль не воспринимал всерьез, не принимал их близко к сердцу, а потому отмахивался  от них и даже толком не задумывался. Впрочем, способ вывести его из себя все-таки был, и для этого надо было быть если не близким человеком, то хотя бы тем, к кому Гейб был неравнодушен. Он мог отвечать за себя, но не мог решать за других, и в этом был корень всех проблем. Была бы воля Карстарка, он бы запер всех тех, кто был ему дорог, в каком-нибудь подвале, чтобы с ними что-нибудь случилось. Или они, по своей глупости, куда-нибудь не вляпались. Вариант с запиранием, правда, был немного чересчур. Кроме того, никто еще не отменял свободу воли, которой Господь наделил всех разумных существ. Однако Габриэль уже считал, что Люцифер в категорию «разумных» не вписывался, иначе не выкидывал бы все свои фортеля, а потому давно пора было спрятать несносного архидемона в Марианской впадине.
Появление пресловутого архидемона Гейб, не то к счастью, не то к несчастью, почувствовал очень скоро, - прошло, наверное, минут двадцать, и за это время ангел успел скурить треть пачки. Показывать, что он заметил его присутствие, Габриэль не стал, даже не повернулся, поскольку за эту жалкую треть пачки он еще не успел даже остыть, не то что смириться. Внутри все кипело, бурлило, и хотя внешне ангел оставался спокоен, равнодушен и холоден, от переполнявших его эмоций в горле стоял ком. Оборачиваться сейчас, смотреть на Луку казалось самой большой ошибкой, потому что Гейб не был уверен, что от одного взгляда ему не сорвет крышу, поэтому он замер, размеренно затягиваясь и выдыхая тягучий дым, кольцами завивавшийся к потолку.
Услышав шаги, он еще больше напрягся, чувствуя, как каменеют все мышцы в теле. От почти невесомого, ласкового прикосновения и проникновенного шепота он зажмурился и едва ли не болезненно скривился. Сердце сжало в горячие тиски, и стало дурно от мысли, что вот этого, - ласки, тепла, нежности, ощущения близости и родства, - всего этого у Гейба могло бы не быть, окажись ведьма, накладывавшая проклятие, поумней и поопытней. А что если заклятье просто отсрочено? Что, если начавшие заживать раны – это всего лишь затишье перед бурей?
Не выдержав, он резко поднялся с места, по-прежнему не оборачиваясь, не глядя потушил окурок в пепельнице, со злостью его сдавив. Обогнул стол, приблизился к стойке и потянулся к дверцам висевшего над ней шкафа, где была припасена бутылка виски, щедро разбавленная экзорцистскими настойками, - такими, чтобы давало в голову даже древнему ангелу. Не скупясь, плеснув себе в стакан янтарной жидкости, из-за добавленной в нее магии переливавшейся в неверном лунном свете, Габриэль глухо, безэмоционально спросил:
- И как она? – Самочувствие Авроры его действительно волновало, хоть вопрос и вышел сухим. Эта мысль навела его на другую, и ангел тем же спокойным голосом добавил: - А дождаться меня и пойти к ней вместе было нельзя? Не сиделось на месте?
Последняя фраза прозвучала сорванно, со злостью, и, почувствовав, как трещит в плотно сжатых пальцах стакан, Габриэль заставил себя медленно выдохнуть, после чего в один глоток осушил виски.

Габриэль, как мог, старался цепляться  за что-нибудь, что могло бы помочь ему отвлечься, за любую подходящую зацепку. Сначала на ум ничего не шло, а жаркий клубок эмоций, все плотнее скручивающийся в груди, и не думал исчезать. Затем Люцифер упомянул Аврору, и Гейб мгновенно переключился с одних невеселых мыслей на другие. По крайней мере, когда он думал о своей подопечной, его злость приобретала совсем другой характер – из обжигающей ярости она превращалась в холодный, словно успевший затвердеть воск, гнев. Габриэль, всегда старавшийся равно относиться ко всем живым и разумным существам, все же считал, что Аврора меньше всего заслуживала того, что с ней случилось. Человеку, всю жизнь больше всего дорожившему семьей, потерять такую ее солидную долю за один вечер, - это было просто-напросто нечестно. Подобная несправедливость заставляла разувериться в существовании Бога даже Габриэля, видевшего его лично.
Хотя, впрочем, не стоило быть таким идеалистом. В том, что мир вообще жутко несправедливая штука, Гейб убедился уже давно. И в том, что мироздание любило выкидывать невероятные и далеко не самые приятные фокусы, тоже. Мир, особенно мир Изнанки, был настолько непредсказуем, что начинаешь удивляться, когда не происходит ничего, что тебя бы удивило, как бы абсурдно это ни прозвучало. Габриэль думал, что давно привык к этому. Считал, что справится со всеми сюрпризами, что может преподнести Вселенная. Как оказалось, у той были чертовски убийственные козыри в рукаве. Кто знает, может быть, убийственные – в прямом смысле.
Сообразив, что идея отвлечься оказалась провальной, ангел с досадой тряхнул головой. Наступившую было тишину нарушил голос Люцифера, то и дело переходивший в громкий, пронзительный шепот. Злился ли он? Конечно, черт возьми, злился! Обычно спокойный, неподдающийся негативным эмоциям Габриэль испытывал сейчас столько злости, гнева и отчаяния, что хватило бы на десятерых. Но, как всегда, ему не дали вставить и слова. Архидемон все говорил и говорил, и с каждым его словом буря эмоций не утихала, а, наоборот, разгоралась еще сильнее. Гейбу казалось, что сейчас он либо закричит в голос, либо разгромит половину квартиры, если немедленно отсюда не уберется. Здравая, казалось бы, идея оказалась не особенно осуществима, - Люцифер оказался рядом, смыкая вокруг Габриэля кольцо рук, отрезая все пути отхода.
Ангел был уверен, что от его близости каждый нерв в теле предательски сведет от напряжения, но, к своему удивлению, понял, что негромкий голос его не раздражал и не распалял, а, напротив, успокаивал. Разумом Габриэль еще понимал, что должен злиться, что просто обязан как-то проявить свои чувства, чтобы это было Люциферу уроком и чтобы подобное не повторялось вновь, но тело, натренированное веками и тысячелетиями, действовало само по себе. Гейб и сам не заметил, как подался навстречу прикосновениям, уже привычным и знакомым, успокаивающим и уютным. Он тяжело вздохнул, прикрывая глаза, признавая свое поражение. Ободряюще погладил обхватившую его руку и переплел свои пальцы с чужими.
- Я никуда не денусь, - едва слышно произнес он, нарушая повисшую было тишину.
Выпустив стакан  и небрежно толкнув его к краю стойки, Габриэль развернулся в чужих объятиях, поворачиваясь к Люциферу.
- И ты никуда не девайся, ладно? – почти с мольбой попросил ангел, касаясь ладонью лица Луки и большим пальцем очерчивая его скулу. Глубоко вздохнув и выдохнув, Гейб почти неразличимо произнес: - Я не смогу без тебя.
От злости остались лишь слабые отголоски, еще чуть терзавшие последними остатками отчаяния и боли, но напряжение, до того днями и ночами сковывавшее Габриэля, уже проходило. Наконец-то можно было вздохнуть спокойно и поговорить начистоту.
- Конечно, я боюсь за тебя. Когда ты больше двух тысяч лет живешь со стальной уверенностью в неуязвимости своего Создателя, а затем одно небольшое проклятье это в одночасье опровергаешь, как тут не бояться? – с невеселой усмешкой признался Гейб, опуская руку и избегая взгляда Люцифера. Ему как будто стало стыдно за сказанное, хотя даже самому ангелу это чувство казалось неразумным и неуместным.
Опустив глаза, он открыл было рот, чтобы продолжить, да так и замер, уткнувшись взглядом в расползавшиеся на белой футболке архидемона светло-розовые разводы. Подавив вновь было собравшуюся подняться панику, Габриэль нахмурился и подтолкнул Люцифера, чтобы тот приземлился на стоящий за его спиной стул.
- Сядь, надо перевязать, - коротко приказал он строгим тоном, не терпящим возражений, а сам, тем временем, выудил из кухонного шкафа объемную миску и принялся набирать теплую воду из-под крана.
В соседнем шкафчике нашлась чистая ткань, и обратно Гейб уже вернулся во всеоружии. Люцифер, к счастью, обретался на том же месте почти в том же состоянии, только без футболки. Буквально неделю назад подобное зрелище могло бы Габриэля впечатлить, а сейчас вид плотно забинтованного тела вызывал только смутную волну беспокойства. Не говоря ни слова, Гейб принялся разматывать бинты, постепенно оголяя скрывавшуюся ими кожу, а вместе с ней – и жуткие, едва-едва зажившие рубцы. Впрочем, сегодня и сейчас все было гораздо лучше, чем пару дней назад, и ангел даже позволил себе облегченно выдохнуть. Пришедшую в его голову идею он сначала отмел, как безумную, а потом решил, - почему бы и не попробовать?
- Если будет больно, скажи, - предупредил он Люцифера, касаясь кончиками пальцев широкой раны, тянувшейся от самых ключиц до низа живота. Действие, ставшее для Габриэля привычным за столько лет в ипостаси ангела, сейчас было чужеродным и странным, но, сцепив зубы, он все равно заставил себя сконцентрироваться и направить целительную энергию в нужное русло.

Люцифер пытался шутить, но меньше всего Габриэлю сейчас хотелось смеяться. Раны под его прикосновениями не просто не спешили заживать, - казалось, своими действиями Гейб причинял архидемону только больше боли. От собственной беспомощности хотелось взвыть. Как же, древний и могущественный ангел Гавриил. Какой из него ангел, если он не может помочь даже тому, кого любил самой искренней и сильной любовью, на которую был способен? Паршивый, выходит, ангел. Бесполезный.
Гейб продолжал смотреть на свою ладонь, даже когда Лука отвел ее, мягко перехватив за запястье. Габриэль смотрел на свою руку с такой ненавистью, как будто только из-за нее он был так бессилен, как будто то была его личная, персональная вина. Не в силах помочь, Гейб чувствовал себя так, словно сам наносил удар и растравлял раны.
Карстарк не сопротивлялся, когда его притянули ближе, усадили на колени, - он просто не находил в себе сил сопротивляться или возражать. Очередная шутка резанула слух, и Габриэль поморщился. Неужели Люцифер не понимает, - это не смешно. Быть на краю смерти, - это совершенно не смешно. Едва не потерять самого дорогого человека, - это, мать вашу, чертовски страшно.
- Просто замолчи, - со вздохом едва слышно произнес Гейб, все еще избегая взгляда Создателя.
Он потянулся за бинтами, подцепил кончик и принялся за работу. Врачевание было для Габриэля родной стихией, и не только в силу его расы. Еще в ведьмачью пору Карстарк особое предпочтение отдавал школе духа и целительству. Затем, в течение своей долгой жизни, в те моменты, когда прикидывался человеком и жил среди людей, чаще всего выбирал для себя профессию врача. Но, как сказал один мудрый человек, - родственников нельзя учить и лечить лично. Учитывая, что Люцифера Гейб уже давно и прочно зачислял в ряды своей небольшой некровной семьи, можно сказать, что к нему это положение применялось целиком и полностью. Лишний раз смотреть на чужие раны, доставляя тем самым дискомфорт и себе, и раненому, - весьма сомнительное удовольствие.
Бинты, выходя из-под руки Габриэля, ложились ровно, один слой к другому, плотно перекрывая еще чуть кровоточащие раны. Краем сознания подметив, что следующую перевязку, возможно, надо будет делать уже ближе к утру, Гейб погладил ладонями плечи Люцифера, - чуть ли не единственное место на его теле, не тронутое длинными, почти идеально ровными ранами.
- Ты последний идиот, - с обреченной покорностью в голосе констатировал Габриэль. – И я люблю тебя. – В подтверждение своих слов ангел наклонился, обхватывая лицо архидемона ладонями и почти целомудренно целуя. Затем, чуть отстранившись, выдохнул:  - Пожалуйста, пообещай мне, что будешь осторожен. Никаких ненужных стычек, никаких конфликтов. Черт его знает, какие еще фокусы могут преподнести ведьмы.
С сожалением подумав, что «черт» как раз и не знает, Гейб невесело усмехнулся. Задумчиво, почти рассеяно запустив пальцы в темно-рыжие волосы Луки, Габриэль отрешенно подумал, что было бы гораздо проще, будь хотя бы половина слухов, ходящих о Сатане, чистой правдой. Правда тогда самому Гейбу отводилась незавидная роль, но он был готов поступиться своей репутацией ради чужой безопасности.
Но, пожалуй, мрачных мыслей на сегодня было достаточно. Поддаваться панике и отчаянию было делом гиблым, а, главное, абсолютно бесполезным. Пока что Габриэлю должно было хватить того, что Люцифер рядом, он жив и относительно здоров. Способов отвлечься от нежелательных мыслей было великое множество, но самым действенным, как показывала практика, был один-единственный.Критически оглядев замотанного в бинты архидемона, Гейб с сожалением был вынужден признать, что лишняя физическая нагрузка сейчас будет не особо уместна. По крайней мере, лишний раз перенапрягать Люцифера не хотелось, дабы не тревожить и без того едва-едва сходившиеся раны. А раз так, то нужно было прибегать к другим методам.
Габриэль действовал не торопясь, медленно смакуя каждое движение. Он старался не касаться груди и живота Луки, не прижиматься слишком сильно, хотя больше всего хотелось вжаться всем телом. Вместо этого он неспешно оглаживал оголенные плечи, проходился пальцами по спине и лопаткам, чуть царапая, касался поцелуями то лица, намеренно избегая губ, то шеи, вычерчивая путь к ключицам. Получалось как-то зло, как будто ангел специально превращал медлительную ласку в пытку – прикосновения должны были оставить красневшие следы на коже, а поцелуи были больше похожи на укусы. Но Гейб не давал себе останавливаться. Да уже, наверное, и не смог бы. Поняв, что места для маневров было чудовищно мало, он переместился вниз, устраиваясь на полу между коленей Люцифера. Приподнявшись, Габриэль все-таки впечатался губами в губы архидемона, но без привычной нежности, - вышло грубо и непременно больно, будь хотя бы из них двоих способен ощущать боль. Одной рукой ангел вцепился в шею Луки, не давая тому отстраниться, а второй все также неспешно огладил бедро, поднялся выше и принялся расстегивать пуговицу штанов, как будто невзначай проходясь ладонью по паху. Подключив к этому делу и вторую руку, ангел продолжил отвлекать Люцифера поцелуями, а сам деловито запустил ладони глубже. Надо было, наверное, что-то сказать, чтобы нарушить тяжелую тишину, но ничего адекватного в голову не шло, да и не настроен был Гейб к разговорам, поэтому он просто наклонился, прикрыл глаза, прошелся языком по всей длине ствола и, сглотнув и облизав губы, взял в рот и опустился сразу до самого основания.