В руках Ахарона было четырнадцать серо-голубых перьев. Дома их целая прорва. Наверное, по весне ангелы линяют, как домашние куры. Нерон веселится, разбрасывает их по всей квартире, а мелкий мягкий подпушек даже жрёт. От обычных перьев из подушки его, наверное, тошнило бы, но ангельские, как надеялся Ахарон, наоборот, продлевают срок его собачьей жизни. Ахарон даже купил себе чернильницу. Может быть, когда-нибудь из обрывков бумаги, на которую он записывает ту чушь, которая приходит ему в голову, выйдет настоящая книга, но ни один издатель не будет знать, что это книга, написанная рукой ангела, его же собственными перьями. Так всё тут забавно.
— Что это, сын мой? — спросил священник, приобняв его за плечо, и посмотрел на пучок перьев в его руке.
— Это перья ангела, — честно признался Ахарон и, увлекаемый священником, поплелся к кафедре.
— Аарон… — отец Иеремия вздохнул, покачал головой и похлопал Ахарона по плечу. Он был уверен, что бедняга не в себя, — Ты ищешь себя, Аарон, но твоя хула никуда тебя не приведёт. Разреши мне достучаться до тебя.
Ахарон ещё раз пересчитал перья. Ровно четырнадцать. Обычно, он просто незаметно запихивает их прохожим в шапки и сумки (вы не представляете, как невнимательны могут быть прохожие ранним утром), запихивал в окровавленные перины в реанимации и просто разбрасывал, где попало, но эти он хотел подарить священнику. Зачем? Да пёс его знает. Ему не говорили, что это запрещено.
— Зачем ты принёс эти перья? — мягко спросил священник.
— Мой пёс утром распотрошил одеяло. Я очень злился на него, ударил по морде и оставил без завтрака. Святой отец… Он так на меня смотрел, как будто не понимал, что плохого он сделал. Это не идёт у меня из головы.
Священник проглотил заметное раздражение.
— Животные неразумны, Аарон. Если ты его завёл, будь готов мириться с тем, что пёсик будет делать глупости, это не последнее, и, наверняка, не первое, что он сделал. Выкинь перья, они тебе не нужны.
— Заберите их себе? — Ахарон протянул священнику перья на ладони, но тот лишь снова покачал головой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего, — Ахарон смял перья и убрал их в карман, — Я хочу побыть один. Подумать, смогу ли я простить Нерона. И сможет ли он простить меня. Извините, святой отец.
Он аккуратно снял руку священника со своего плеча и отошёл к подсвечнику перед образами. Месса уже закончилась, но ушли из храма не все — некоторые люди всё ещё тыкались во все углы, как новорожденные землеройки, то ли надеясь что-то ещё сделать, то ли просто ища выход, некоторые всё ещё сидели на скамьях (заснули, что ли?). Ахарон задумчиво провёл ладонью над пламенем свечи. Наверное, стоит устроиться в пожарное управление куда-нибудь на восточном побережье под новыми документами. Или где-нибудь в южных штатах, в Мэне, например. В Мэне же, да? Ахарон ещё не очень хорошо разбирался в географии Соединённых Штатов. Он потрогал фитиль свечи, тут же испачкавшись в саже и воске. Всё равно это неправильно, он помнил, совершенно точно помнил, что должен был при этом что-то почувствовать. Ахарон вытащил из кармана одно перо и подержал его над свечой. Перо занялось быстро и весело, он зажёг ещё три и положил на ладонь, слушая, как они весело потрескивают, и подкидывая новые, когда старые плавились и прогорали. Он сжёг почти все перья к тому моменту, как понял, что на него кто-то очень внимательно смотрит.
— Что? — немного раздражённо спросил он у молоденькой девушки в бордовой шляпке, которая со смесью ужаса и восхищения смотрела на маленький костёр на ладони Ахарона, — Никогда про йогов не слышала? Иди домой, почитай википедию. Полезнее, чем по церквям шляться.
Сказав это, он сжал в кулаке недогоревшие перья и сунул угольки обратно в карман, к нетронутым. Он подумал, что мог бы натыкать оставшихся перьев в лампаду над алтарём, но священник прогонит его раньше, чем он сможет туда подойти. Можно, конечно, сделать это быстро и невидимо, но так неинтересно. Поэтому он просто сел обратно на скамью и достал книгу. Только вчера скачал «Происхождение видов», надо бы ознакомиться.

Наверное, в некоторых церквях за Ахароном уже прочно укрепилась слава городского сумасшедшего, но разве этого может волновать кого-то, кто в мгновение ока может оказаться на другом краю земли? Это он ещё в исповедальне о своей наркозависимости сегодня в красках не рассказывал.
Когда над ухом раздался голос, Ахарона чуть не подбросило на месте. Обычно он каким-то седьмым чувством, шевелением перьев чувствовал, что к нему подкрадывается кто-то из людей, но тут он не успел даже соориентироваться. От этого голоса какое-то неприятное чувство пробежало между лопаток, и Ахарон даже как будто снова почувствовал себя человеком?... Нет, показалось.
— Знаете, я и не ожидал, что в храме услышу что-то другое про Дарвина, — Ахарон невообразимо изогнулся на сто восемьдесят градусов и сложил локти на спинке скамьи, держа тонкую читалку между указательным и средним пальцами правой руки, — Вы же креационист? Верите в то, что седовласый парень с облака создал небо, землю и всё такое? Слыхали про парадокс динозавров? Вот уж загадка так загадка, верно? Больше века смущает учёные умы.
Про парадокс динозавров сам Ахарон узнал только вчера. Прочёл на каком-то научно-популярном сайте. В подробности он, конечно же, не вдавался (если он хочет узнать что-то насчёт парадокса динозавров, ему достаточно будет просто спросить у того, кто разбирается в этом гораздо лучше, чем блистательные, но смертные научники), но для того, чтобы поболтать с креационистом (говорят, мозгов у них, как у майонезной закваски) этого было достаточно.
— Всего лишь кости. Какие-то кости. Вот что Дарвин, упустил, да? Или не упустил? — Ахарон нахмурился, — Не знаю, я ещё только начал с ним знакомиться. Так вот, какие-то старые, сухие кости переворачивают с ног на голову всю научную парадигму, всё, на что потрачены миллионы человекчасов, и теперь надо всё переделывать заново. А в креационизме всё так просто... Всё создал Бог, верно? Кстати, вы знаете, что у рыжих нет души?
Ахарон скользнул ладонью по спинке скамьи и поймал большую занозу. Он не дёрнулся, но недовольно сморщился и, положив книгу на сиденье, начал выковыривать щепку из ладони. Потом же не вытащишь, когда заживёт.
Католические храмы прекрасны. В протестантских храмах слишком мало фанатиков, в православных слишком много ладана и золота, а в баптистских и без Ахарона творится чёрт знает, что. Римский католицизм — золотая середина. Лаконичные кресты, одноплановые образа, и священник не может послать тебя подальше отсюда, даже если ты пристаёшь к нему с терзаниями о том, что сегодня утром съел три тоста вместо двух. Если бы Ахарон был богом, он бы брал в рай только католиков, они такие душки.
Вытащив занозу, Ахарон словно вспомнил о своём собеседнике. Он деловито подобрал книгу, обошёл скамью и сел рядом с незнакомцем. Тот не внушал опасности, да если бы и внушал, Ахарону было слишком, слишком наплевать на всевозможные репрессалии и просто не лучшие последствия. Похож на менеджера среднего-старшего звена, который приходит в храм, чтобы покаяться в бытовых грешках. На работе наверняка подрезал многих, чтобы добиться своего положения, может, увольнял матерей-одиночек и портил личные дела некрасивыми записями. Жена у него — хорошо сохранившаяся для своего возраста, но жуткая стерва, явно бегает от неё налево, возможно, тяготеет к мальчикам. С детьми-тинейджерами совсем сладу нет, малодушие, наплевательство — "дам им карманных денег, авось как-нибудь сами по себе вырастут". Но он точно обожает свою машину.
— А насчёт огня вы правы, сэр, — он покачал головой, — Мои родители погибли в пожаре, когда мне было четырнадцать лет. Из школы я вернулся к пепелищу. Я закаляю тело и дух, учусь быть невосприимчивым к огню. Меня, кстати, зовут Стэнли.
Ахарон залез в карман и вытащил оттуда смятое, перепачканное золой обгоревшее перо со слипшимися щетинками.
— Хотите пёрышко? — предложил он своему новому знакомому, — Я начинающий, но подающий большие надежды журналист, и пишу только гусиными перьями. Вот этим пером написана статья о современном социальном рабстве. Может статься, что в будущем вы выручите за него немалые деньги.

— Орёл, — Ахарон кивнул, зачем-то разблокировал книжку, посмотрел на неё, как будто хотел найти там ответ на какой-то невысказанный вопрос, а потом снова заблокировал и перевёл взгляд на собеседника, — Орёл — это хорошо. Орёл — это символ Соединённых Штатов. Вы давно в Штатах? Держу пари, вы тут родились и выросли. А я родился в Новой Зеландии.
Ему начинала наскучивать эта бессмысленная и беспощадная беседа. "Происхождение видов" жгло ладонь и орало "ну читай же меня!", а в храме стало скучно уже после того, как священник скептично поставил под сомнение происхождение ангельских перьев.
— У меня, вот, орлов дома нету. Слишком дорогое удовольствие, да и к лотку тяжело приучить. Поэтому я решил завести джека рассела.
Ахарон поднялся со скамьи и чуть не споткнулся о подушечку для коленопреклонений. Если светская беседа дошла  до орлов и патриотизма, то надо под шумок исчезать, пока новый знакомый не полез в портмоне за фотографиями своих детей — с этой странной человеческой традицией Ахарон был уже знаком, и она его слегка смущала. Надо было улыбаться и расхваливать, а Ахарон мог расхваливать только то, что вкусно. Посмотри без улыбки на фотографию сына человека и стань его врагом на всю жизнь.
— Кстати, я как с утра ему по морде надавал, так за весь день и не покормил. Так что, боюсь, я вынужден откланяться, — полушутливо кивнув новому (не)знакомому, Ахарон развернулся и даже сделал один шаг.
- Ну-с, как давно ты получил крылья и Благодать?
Мир как будто сжался до стен храма. Ахарон вдруг ощутил давно забытое, но знакомое в сумеречном бреду липкое чувство из прошлой жизни, когда кровь отливает от ног и хлещет к щекам, как будто хочет фонтаном вырваться из грешного тела и сбежать куда-нибудь подальше.
— Крылья получил... А Благодать — не очень-то, — тихо сказал Ахарон самому себе, не заботясь о том, чтобы демон (то ли он искусно скрывался, то ли Ахарон был таким идиотом, что не распознал его сразу) его не услышал. Услышит — и пёс с ним, — А что такое? — это он адресовал уже своему собеседнику, громко, оборачиваясь, — Что, всё-таки пёрышко захотелось? Прицениваешься? Так мы можем и об оптовых закупках поговорить, у меня этого добра навалом.
Как будто передумав, он сел обратно на скамью рядом с оппонентом и, не выдержав, всё-таки пнул многострадальную подушечку. Но от следующих слов демона кровь в его теле, наоборот, попыталась сбежаться куда-то внутрь, чтобы согреть самую серединку ангельского естества.
- Только честно, - предупредил падший, игриво подмигнув, - а потом я отвечу на любой твой вопрос. И даже два, может и три. Как пойдет.
Когда-нибудь Ахарон научится разбираться в людях и тварях. Когда-нибудь он сможет на глазок определять возраст с точностью до века. Он нахмурился, не заметив этого, разглядывая лицо того, кто оказался не тем, кем сначала себя выдавал — вернее, не тем, кем Ахарон его для себя придумал. Пытался разглядеть что-то в глазах. Он мог бы сказать, что видел только ленивое любопытство, спонтанную попытку развлечь себя хоть чем-нибудь. В облике демона не осталось ничего от менеджера-продажника с женой-стервой и сыном, курящим травку.
Внезапно Ахарон ощутил у себя за спиной великое ничто. Настолько великое, что отважный бедняга Дарвин поседел бы раньше времени, если бы представил себе хоть сотую долю этой бесконечности. Микроскопическая церковь, маленький Лос-Анжелес, Соединённые Штаты, крохотный-крохотный шарик, как миллионная доля песчинки. Только маленькая собачья фигурка отрешённо чесала себя за ухом, сидя на самом краю этой пропасти. В этом вакууме могло случиться что угодно — даже разговор с демоном и ядерная бомба, вшитая в тело клоуна, влетевшего в окно церкви на крыльях, как у огромной летучей мыши. И всем наплевать. Бесконечности наплевать.
— Ты поймёшь, если я тебе вру, — сказал Ахарон, вытягивая ноги под скамью впереди и закидывая их одна на другую, — А как я пойму, если ты решишь соврать?
Новый Завет учил тому, что никогда нельзя верить людям с такими глазами.
— Месяц, — сказал Ахарон, не дожидаясь ответа лукавого, — Сегодня ровно месяц.

— У меня собака их ест, — скептично ответил Ахарон после слов о перьях, сломанных крыльях, и о том как ангелы (или орлы? Ахарон так толком и не понял, о ком идёт речь) могут плакать от боли, — Что, доктор, я теперь умру? Или буду символично сожран гигантским адским этим... ну, этим... — он пощёлкал пальцами возле уха, силясь вспомнить, — Кербером, во. Да?
В голове у Ахарона пронеслась мысль, что Нерона вполне можно попробовать покормиться ангельским рагу. Может, сломанные крылья и причиняют боль, от которой можно аж заплакать, но если он отрежет от себя кусочек окорока, он этого даже не почувствует. Да что, жалко, что ли? У него новый вырастет, а Нерон, может, станет суперпсом, или разговаривать научится, ну, или ещё какой-нибудь перк приобретёт. И вкусно ему будет. Какая-то обычная некошерная свинья не может же быть вкуснее настоящего ангела.
— Спасибо, с днём рождения меня... — Ахарон на секунду о чём-то задумался, но тут же встрепенулся, — Если бы у меня была большая и весёлая компания, отпраздновал бы. Но мои все на смене, а нажираться в одиночку уже приелось. А...
А вот насчёт вопросов... — хотел сказать он, но прикусил язык.
Новый Завет учил тому, что никогда нельзя верить людям с такими глазами.
Как жалко, что Ахарону не довелось прочесть Новый Завет. Ни в этой жизни, ни, судя по всему, в прошлой. Что-то он только смутно помнил про Авеля и Каина, про Авраама и Исаака, про Содом и Гоморру, Захарию и Иоанна, Михаила, Гавриила и Рафаила, Карла Маркса и Фридриха Энгельса... Но глаза у всех их были вполне нормальные. Кроме Содома и Гоморры, конечно, у тех ребят вообще был какой-то странный фетиш на соль и серу, а Ахарон такого не понимал и не принимал.
Хотел сказать, и промолчал, пристально разглядывая паутину под выгнутой спинкой скамьи.
— Слушай, вот легко тебе обо всём этом так просто говорить, — возмутился он и быстро провёл пальцем под краем спинки, снимая всю паутину. Запоздало сообразил, что руки теперь надо обо что-то вытереть. Решил, что штаны — наилучший вариант, — Сколько тебе лет? Ты Иисуса Христа знал, а я его видел только таким, — он эмоционально указал раскрытой ладонью на мрачное распятие, висящее над кафедрой, — Ты, может, лакал с ним вино, которое он делал из воды, тусовался с ним, когда он оживлял глиняных куличиков, а я вижу только вот это! Я вижу чувака, которого прибили огромными гвоздями к, мать его, огромной деревянной херне. Это больно! Прикинь в уме, сколько всего в мире существует изображений, где он доволен и счастлив? А сколько это в процентной соотношении к количеству распятий? — Ахарон, как истинный испанец, вытаращил глаза и эмоционально развел руки, — Драма! Вся концепция христианства основана на драме! Им бы мучеников побольше, да мучений поизощрённее, аскезы, целибата, постов и прочих усмирений плоти. Так что убери, пожалуйста, свой снисходительный тон. Мне только месяц, я ещё не научился воспринимать серьёзное серьёзно, а несерьёзное — несерьёзно. Мне пока ещё хочется верить в какую-то свою великую ангельскую цель и страдать от того, что я не могу её достигнуть.
Ахарон хотел подняться со скамьи, чтобы размять ноги, но подумал, что это будет выглядеть, как проявление излишней эмоциональности. А, может, этот парень и есть Иисус Христос? Про что такое не должен спрашивать Ахарон, чтобы ему не сказали, что это не его дело? Почему Агасфер не изобрёл лекарства от рака или двигателя, развивающего скорость света? Кто подменяет Михаила на райских вратах, если ему захочется покурить? Почему в войне глубоко религиозного Рейха и атеистического Союза победил атеистический Союз (дружище Хесус не любит, когда его беспокоят, или у него был особый еврейский интерес?)? Почему херувима, идеальное и, по идее, бесполое создание Бога, по утрам мучит эрекция?
— Хотя, смотри, а эти парни счастливы, — он кивнул на нарисованных на своде двух задумчивых херувимчиков, очень похожих на тех, что позировали Рафаэлю Санти. Их как будто не касались все эти распятия, вознесения, мученики и прочие люди, изображенные на соседних фресках с глубоко скорбными лицами. Они как будто обсуждали, какое кино им посмотреть после обеда, — Только что-то я по экстерьеру не прокатываю, они тут все блондины или рыжие на крайняк... Вопрос любой? — резко перескочил Ахарон, — Совсем любой? И ты мне на него ответишь?
От вида этого самодовольного лица с выражением "я тут старше всех и могу испепелить тебя щелчком пальцев" Ахарону стало невыносимо тоскливо. Если он всё же соврёт, Ахарон не сможет этого понять. И если не соврёт — будешь потом всю вечность мучиться, гадая, сказал он правду или нет. А если не спросить — всё равно мучиться всю вечность, зная, что упустил такой шанс.
— Хорошо. Вековую мудрость и рассказы о том, как Христос ковырял в носу, можешь оставить себе, меня это не интересует. Меня сейчас вообще ничего не интересует, кроме двух вопросов. Я не знаю, обращаюсь ли я по адресу, но... — Эван. Он хотел сказать "Эван всё равно ничего мне не расскажет", но кто-то как будто резко выдернул клок перьев из его крыла. Не надо этого имени произносить, не надо, — Но единственный, кто знает на них ответы, всё равно ничего мне не скажет. Так вот. Кем я был и как я умер?

Ахарон только сейчас почему-то задумался, почему именно перья он подкладывал под подушки тем, кого чуть ли не по частям привозил в реанимацию. Почему считается, что только перья несут какое-то символическое благословение? Тогда уж, по логике, любая часть ангельского тела, любая его физиологическая жидкость должна быть благодатной. Можно просто плеваться в людей и искренне считать, что они должны быть безмерно благодарны за это.
— А, то есть, его ты тоже знаешь? — почти утвердительным тоном уточнил Ахарон, рассматривая архангела Гавриила. Нарисован он был так странно, как будто художник сначала думал нарисовать Марию Магдалену или кого-то из великомучениц, но за день до того, как фреску должны были покрыть лаком, это имя в смете вычеркнули и сверху написали неровным почерком Архангел Гавриил, и бедняга-художник в спешке дорисовал ей крылья и пририсовал лилию в руки и сказал всем, что это теперь Гавриил, возрадуйтесь. Женские черты лица, тонкие женские руки, золотистые волосы, рассыпаные по плечам. Интересно, кстати, что в религии, созданной евреями, все святые почему-то изображаются светловолосыми. Национальные комплексы? — И как он там? Как Богородица? Они до сих пор тусят вместе по пятницам?
Окинув взглядом своды храма, Ахарон почувствовал себя мальчишкой-курьером в транснациональной фирме. Огромное количество директоров, замдиректоров, топ-менеджеров, менеджеров, региональных руководителей, аутсорсинговых специалистов, начальник технического отдела, начальник отдела продаж, брат генерального директора, дочь топ-менеджера... и мальчишка-курьер. С которым почему-то захотелось поговорить топ-менеджеру, или экспедитору на подряде, который решил прикинуться топ-менеджером, пользуясь тем, что курьер никого тут толком не знает.
— А, и ещё. Прости, что не сказал сразу, меня зовут Ахарон. По паспорту Аарон, как тебе будет удобнее.
То, что демон согласился с тем, что "он ничего не скажет", Ахарон сначала пропустил мимо ушей. Сначала это показалось ему вежливым кивком, вроде "ну да, погода сегодня лютует", а потом ему словно второй клок перьев из крыла выдернули. Он знает, о ком идёт речь. Что это? Проверка на вшивость? Переманивание курьера в конкурирующую фирму (где ж ещё брать курьеров, если не переманивать)? Может, это всё-таки премия за хорошую работу? Они долго просто молча смотрели друг на друга взглядом "а не сболтнул ли я лишнего?" — "а чего лишнего он сейчас сболтнул, и как я могу это использовать?". Ахарон подумал, что можно было бы подозрительно прищуриться, но решил не играть с судьбой, когда счастье уже так близко. Он молчал, ожидая ответа.
И демон заговорил первым. Всё, что он говорил, Ахарон слушал отрешённо, с видом "ну да, да, я всё понял, давай, переходи к делу". Тому, кто оторван от реальности, не понять того, какую опасную игру он затевает. Но он вполне трезво прикинул (если бы по отношению к нему можно было бы применить слово "трезвость"), какие репрессалии могут его ожидать, от полного облезания крыльев до усекновения непокорной главы тяжелым архангельским мечом Эвана.
Он надеялся, что сомнение не промелькнуло на его лице.
— Лукас, — подсознательно ему показалось, что обращение по имени поможет усилить доверие и немного усмирит его внутреннюю бурю, — Я никто. Боятся чего-то обычно те, кому есть, что терять. Если решишь взять меня в заложники, то тот парень, которого ты так неловко упомянул, гроша ломаного за меня не даст. Если захочешь продать меня кому-нибудь, имей в виду, что раб из меня получится настолько бестолковый, что в Риме таких даже на арену ко львам не выталкивали, сразу убивали из жалости. А личности у меня и так и нет. Нет памяти, нет истории — нет личности. Я знаю, что такое лоботомия, и не боюсь её.
Он не знал, кого он убеждал в этом — демона или самого себя.
— Не подумай, что я идиот, который доверяет первому встречному демону, — Ахарон, ты идиот, который доверяет первому встречному демону, — Просто мне плевать. Я уже столько этих перьев раскидал по всему городу, что эти "не те" руки давно бы меня выследили и сделали бы всё, что хотели, — он коротко рассмеялся, — Да только кому я сдался? Хотя, нет, стой! — он радостно вскинул брови, — Я могу быть безлимитным донором органов! Это же классно, правда? Только я не знаю, какая у меня группа крови. Но, кому надо, тот сам выяснит, верно? Ну, тут, да, конечно, я могу принести толк. Так что, если ты действительно решил выжать из меня какую-то демоническую выгоду, то я тебя жестоко разочарую. А за одну только надежду, которую ты мне даёшь... — Ахарон пожевал губами. Как-то странно прозвучала эта фраза, — За одну эту надежду я готов тебе целую перину своими перьями набить. Единственное, если тебе просто нравится убивать ангелов ради развлечения... Ты вроде любишь собак? Забери Нерона, пожалуйста, он же не такой кретин, как я, он ни в чём не виноват. Перья я уже все сжёг, так что придётся найти укромное место, чтобы завершить сделку. Ну что, по рукам?

Когда Лукас резко за руку поднял Ахарона с лавки, он почувствовал что-то странное, как будто сам он остался сидеть, а поднялся кто-то другой, кого он видел со стороны, чьи ощущения он мог чувствовать, но кто был гораздо счастливее его самого. Дорога заняла меньше минуты, и за это время Ахарон почти не успел ничего почувствовать, не то, что что-то спросить. Ни страха, ни радостного возбуждения, ни тоски о том, чего он ещё не знает. Только как будто что-то ледяное и сковывающее поднялось от солнечного сплетения до горла, когда они пересекли Атлантику и оказались возле какой-то постройки. Ничего похожего за месяц жизни в Штатах Ахарон не видел.
А вот после того, как демон нажал кнопку звонка, прошла, казалось, вечность. За эту вечность все сформировавшиеся вопросы чуть не начали выпадать из головы Ахарона через уши. Он стоял за спиной Лукаса, боясь неосторожно вдохнуть, неловко вытянув правую руку, которую демон всё ещё держал в своей. Он стоял, боясь проронить хоть звук, плотно сжав губы и рассматривал рыжий затылок демона. Такой уверенный в себе затылок, что Ахарон даже не знал, что и думать. Он бы сейчас выпил.
Дверь открыла девушка, они с Лукасом горячо поздоровались и перекинулись парой фразой на незнакомом языке. Незнакомом? Или всё же...
Нить мысли выбилась из головы Ахарона, когда Лукас втащил его в дом. Честно говоря, он представлял себе это немного по-другому, когда задавал эти вопросы. Ну, вот, как будто он сейчас нахмурится, закроет глаза на пару минут, а потом откроет их и выдаст фамилию, имя, год рождения и смерти и координаты ближайших родственников. Ну или скажет "окей, я тебя услышал", а через пару месяцев Ахарон получит по почте окровавленный мизинец сестры или правнука. И записку со смайликом. Дальше, мол, сам.
Русо. Русо, пронеслось в голове у Ахарона, когда он слушал, как на этом языке разговаривают два демона. Он даже не подумал о том, что он вообще делает в компании двух демонов на другом краю земли, и как это может ему аукнуться. У него в голове крутилось только одно слово — русо.
- Молодой ангел!
Ахарон резко вскинулся и бросил жалобный взгляд на Лукаса, словно тот был его старым другом, от которого ждут какой-то помощи. Тот был крайне расслаблен и невозмутим. Правильно, ему-то с чего нервничать? Только когда Тихон упомянул про "его Габриэля", новый демонический приятель вскинул брови и воскликнул что-то на русском. Ей-богу, если бы он сказал что-то нейтральное на английском, Ахарон бы даже не стал думать об этой скользящей ремарке, и не стал бы приходить к запоздалому выводу, что Габриэль — это Гавриил. А после того, как до Ахарона дошёл смысл фразы, он тут же захотел вовсе её не слышать, аж поплохело бедненькому от сочетания слов "его" и "Габриэль". И то, как резко оборвал его... архангел? Зачем архангелу возиться с молодым херувимом, да ещё и не своим?
Ахарон даже не помнил, что ответил Тихону, в голове была просто ангельская каша из крошек воспоминаний о "русо" и эхом повторяющихся в голове слов "его Габриэля", и мыслей, почему же именно эти слова не должны были коснуться его ушей, судя по реакции чёрт-знает-кого-который-выдаёт-себя-за-кого-то-другого. Он отвёл взгляд в угол, чтобы не пересечься им случайно со взглядом чувака, которому принадлежит Гавриил. Но Тихон не дал ему долго бездействовать.
— Если бы у меня была вещь из прошлой жизни, я бы не пришёл, — неразборчиво пробормотал Ахарон, — А перьев — хоть вязанку.
Он с готовностью сбросил кожаную куртку, задрал футболку на спине, как будто собирался делать прививку от дифтерии и с удовольствием расправил крылья чуть не на полкомнаты. Правильно говорят, конечно, что у ангелов ничего не болит, но затекает — ого-го как (забавное, кстати, чувство — отлежать крыло так, чтобы не чувствовать его)! Несколько перьев тут же упали на пол. По правде, говоря, Ахарона это начало немного успокоить — может стоить зайти в ветаптеку и спросить что-нибудь от выпадения перьев у крупного пернатого скота? Или яичной скорлупы пожевать на досуге?
— Пожалуйста, — он собрал перья с пола и протянул их Тихону. Самым сильным его желанием было честно и напрямую спросить у Лукаса про "его Габриэля", почему он слукавил в церкви, и как его всё же зовут — до той секунды, когда он поймал заинтересованный взгляд Тихона, — Русо, — тихо сказал он и почувствовал, как его брови медленно и удивлённо ползут вверх.
Русо, б'ерданка!
Русо, мос'ин!
— Вставай, прокл'йат'йэм закл'эйм'йонный*... — с чудовищным акцентом протянул он непонятно откуда всплывшую строчку на этом чудном языке.
Рослые, крепкие, светловолосые русо, внешне их так легко спутать с алемано. Обычно угрюмые, но улыбка у них шире, и зубы белее, чем у италиано. Радуйся, если слышишь русо. Русо — хорошие.
Ахарон тряхнул головой, смутился, сложил крылья и снова натянул футболку. Что бы ни было потом, но если всё получится, он будет готов убить или умереть за каждого, находящегося в комнате.