Выйдя на проспект, освещенный ночными газовыми светильниками, Бармаглот узрел картину, больше всего напомнившую бы Уильяму гибель Помпеи. Люди спасались от висельников, до отказа набивались в дирижабли, громоздкие вагоны - чисто нью-йоркское метро в час-пик. Мертвецы, казалось, заполонили город, такие же внезапные и многочисленные, как саранча на летних полях кукурузы.
Он шел по улицам, оглядывался, узнавал и не узнавал Делириум. Как долго его здесь не было? Бармаглоту казалось, что целую вечность. Теперь все возвращалось с воспоминаниями, а Ладлоу, напротив, становился далекой сказкой.
Лопнуло и зазвенело, просыпавшись осколками стекло какой-то витрины. В магазине хозяйничали висельники. Фонарные столбы скрипели и сгибались под тяжестью  их тел, мимо пронесся толстяк в смешной шляпе и ботинках. Подмышками толстяка было зажато два саквояжа. Он успел вскочить в ближайший дирижабль и трап поднялся...

"Дорогой! Эта твоя новая работа сводит меня с ума!"; "Мой милый мальчик, я умираю от беспокойства!"; "Сынок! Я не могу спать, представляя, как ты один, усталый и измотанный бредешь по ночным улицам. ОПАСНЫМ ночным улицам!!!"; "Ни одна живая душа даже не представляет, как страдает материнское сердце!". И все в том же духе. Миссис Андерсон страдала и беспокоилась в каждом письме, которые тоннами пересылала злосчастному отпрыску, как будто считала, что он живет на деньги от сбора макулатуры. Она призывала его приехать на ферму, где "они с папашей Хью нашли свое счастье в единении с землей и природой". Она заклинала его найти квартиру в районе получше. Она лила слезы и имитировала каждую неделю новые болезни, чтобы заставить сына ее навестить. Она квохтала как курица, которых разводила в Луизиане и, да! Она неимоверно бесила-бесила-бесила Тони!
Эта односторонняя переписка (потому что отвечал сыночек через десять раз на одиннадцатый и отделывался короткими ничего не значащими фразами) продолжалась уже третий год, и Гудвин посчитал, что ее пора завязывать...

Тошнотворно-розовый лак ложится аккуратным ровным слоем. Энтони Рэймонд Гудвин, сотрудник почтового ведомства двадцати семи лет отроду, сосредоточенно красит ногти на руках. Розовым лаком. Тошнотворно-розовым. Цвета клубничной жвачки или только что вырезанной, кровоточащей селезёнки.
Нет, сегодня именно клубничной жвачки. Мисс Лора Лайнс ничего не должна знать о том, каких разнообразных оттенков бывают свежие органы внутри ещё недавно живого тёпленького тельца. Она - приличная девочка. Всегда аккуратная, ухоженная, с идеальным маникюром. Розовым. Конечно же. В длинной цветастой индийской юбке и стильном свитере с высоким горлом.
Будто мало этой предосторожности, поверх длинной шеи навёрнуто несколько оборотов яркого шарфа. Ведь, что-что, а кадык мисс Лоре совершенно точно не идёт. К её собранным в тугой пучок тёмным волосам, модным очочкам и тяжёлым серьгам в этническом стиле хорошо подходят многочисленные браслеты и плетёная кожаная сумка. Но уж точно не острое адамово яблоко...

♫ Cliff Lin - Thought Crimes

Страна Чудес вечна. Есть ли конец у вечности? Кто знает... Она никому не открывает лица, она - странная и капризная дама, Вечность. Чёрные, белые, красные, снова чёрные королевы меняются одна за другой, но она - королева из королев.
Фонари зажигаются в Делириуме каждый вечер, и мотыльки танцуют вокруг их света, не веря в его существование здесь и сейчас. Правильно делают, в общем-то. Вера - лишь наброски нот и рун на обрывках обоев.

♫ Florence and The Machine - No Light, No Light

Тонкие ручейки, вместо крови - ртуть, сладкий яд заполняет воздух и горечью проникает в тело. Жадное дыхание, полное яда. Ненасытимая жажда каждого, кто приходит сюда. Из мириад жаждущих душ сливается единая, многоцветная ядовитая радуга...

Оспа. Тридцать два смертельных исхода на сотню заболевших. Каждый второй умерший – ребёнок в возрасте до трёх лет. Было бы не удивительно, если бы дело происходило в каком-нибудь африканском захолустье, где не то, что прививки, чистую питьевую воду никогда не видели… Но речь шла о США. Небольшое закрытое поселение истово верующих. Все признаки покалеченных кровосмешением генетических линий. Повальный отказ от госпитализации. Отказ от любой врачебной помощи со стороны. Помолимся, братья и сестры – вот и всё лечение. Джеймс тогда из любопытства полистал книгу регистрации прибывших и убывших пациентов в их «больнице». Причиной смерти в каждом случае было выведено «по воле Божьей». Аккуратным каллиграфическим почерком, как под копирку. Тяжёлые роды, рак, инфекция, упавший на голову мешок с репой, без разницы, всё по воле Его.
И люди, задуренные проповедниками, покорно умирали от пустяков, которые современная медицина лечит парой таблеток или простейшей операцией. Может, и к лучшему, учитывая, какой трухой были непоправимо забиты их головы. Но Джеймс тогда был молод, глуп, и считал ценной любую человеческую жизнь…